Арестовали меня в Ленинграде...
Брали меня в Ленинграде. Шпионаж, террор, диверсия, участие в организации, недоносительство – вот такой «послужной список». Билась со следователями: неужели не понимаете, какую глупость мелете? Понимали, но – что поделаешь, сажать то надо. Наконец, объявили: восемь лет исправительно-трудовых лагерей. После тюремных пыток, истязаний этап показался раем.
В Карлаг прибыли 1 декабря 1939 года. Удручала формулировка: «Без использования на общих работах». Это означало изоляцию, исключало выход за зону. Хотя тем, кого выводили на работу за проволоку, жилось не легче.
Развод в пять утра. Весь день потом на солнцепеке, без воды. Вокруг ни кустика. Зимой, того и гляди, замерзнешь в поле.
Со стороны заключенные выглядели «экстравагантно». Номерные нашивки на колене, спине, шапке. У меня был номер 148176. У моего будущего мужа, Михаила Ефимовича Зуева-Ордынца, когда его пригнали с Колымы, номер был уже 179888.
Особенно трудно пришлось во время войны. Кто с воли поступал, его тут же изолировали. Сведений о фронте не просачивалось никаких. Время как бы остановилось. Барак, нары из камыша, обмазанного глиной, тухлая баланда, бесконечные обыски, произвол уголовниц, наушничество.
В 1949 году - освобождение. Но... пришла бумага: еще десять лет! Вообще, в тот год, кто освободился, тут же попадал на этап или автоматически получал новый срок. Без суда и следствия. Подобная практика доводила людей до отчаяния. Лагерная жизнь разрушала личность. И это, оказывается, вполне научно обосновывается. По выводам лагерных «социологов», ровно через десять лет изоляции у человека рвутся все нити с внешним миром, родственные связи в прежнем объеме уже практически не восстановимы. Жизнь надо начинать с нуля. Потом, через десять лет, все можно повторить с тем же успехом...
Помню, сидела со мной в прошлом великолепная танцовщица ГАБТа Клотильда Крысова. Говорили, что после отсидки ее кто-то видел в Караганде на Михайловском рынке. Клотильда танцевала прямо на улице, зарабатывая себе на хлеб и на пропитание годовалой дочери.
Да и со мной было не лучше. После реабилитации заехала в родной Ленинград. Никаких документов о моей предыдущей, долагерной жизни там не нашла – меня будто и на свете вообще никогда не было. Ни где родилась, ни где училась...
Никаких семейных реликвий, даже простой фотографии – ничего. Так и осталась я в собственной памяти такой, какой глядела с тюремно-лагерных фото – анфас, профиль...
Р.ЗУЕВА-ОРДЫНЕЦ, Шахтинск, Карагандинская область. 1988 г.
|
|
